Девять дней Сани Кошмачкова
День второй
Назавтра, уроком перед третьим, классная руководительница обратилась к Саше:
— Ну, Саша, что ты хотел нам сказать? Выйди к доске — скажи.
Саша как-то украдкой прополз на центр, долго супился, а затем залился потоком горьких слёз.
— Ну что ты? Успокойся, скажи!
Но он всё ревел, правда, пытался что-то сказать. Я разобрал только два слова «деньги» и «не надо».
Поскольку другие не слышали, что сказала накануне моя мама, верно, многие отнеслись к выступлению как к недоразумению.
Но для меня происшествие было редким откровением. Дети плакали, да, чаще девочки, но мало кто раскрывал тут же в словах причину плача. Если кто и говорил, то это была ответная агрессия.
А тут агрессия была: представители одной субкультуры вторгались на территорию другой субкультуры и навязывали ценности своей субкультуры. А ответом на агрессию — откровение.
Но мы, дети, чувствовали эту субкультурную ложь родителей, кто больше, кто меньше. Потому что мы были Детьми. И я до сего дня благодарен Саше за те слёзы.
У взрослых было так: если ты успешно и творчески трудился, то в какую субкультуру входил государство не волновало. А отец и мать Саши были успешными работниками. Отец стоял на вершине горняцкого (шахтёрского) умения. Он был бригадиром проходчиков. Деньги, значит, были и не мелкие. То есть, упование в семье было на коллективный труд за справедливое вознаграждение, а Саша был делегирован семьёй к доске, чтобы указать родительскому комитету на несправедливое вознаграждение.
Продолжение следует
